Михаил Маришин - Звоночек 2[СИ, закончено]
— Это вы зачем? — тут же поинтересовался я.
— Вызвать киномеханика…
— Поверьте, не стоит. С проектором я справлюсь самостоятельно.
— Пройдёмте, — смирившись, предложил мне Энглер, доставая из верхнего ящика стола связку ключей.
Местный кинотеатр был совсем крошечным, на шестьдесят четыре места. Восемь рядов с центральным проходом посередине, где и была смонтирована аппаратура. Зарядив плёнку я начал показ, сопровождая его своими комментариями.
— Вот, извольте видеть, тишь да гладь, да Божья благодать. Медсестра делает клиенту массаж. Вот она даёт ему некие препараты. О Боже! Что она себе позволяет?! Куда запускает свои шаловливые ручонки? Причём при отсутствии всяких действий с моей стороны. А это зачем? Зачем она сдирает с себя одежду? Занятно, вот ещё двое, господа Энглер и Мессер собственными персонами. Что-то возбуждённо декламируют, но озадаченные моим безразличием, подходят и осматривают несчастного русского. Он без сознания! Что делать?! Влить ему в рот водки! Не самый лучший способ привести в чувство, скажу я вам. Ага, вот более эффективное мероприятие. Мне трут виски и дают нюхнуть нашатыря. Безрезультатно. Как же так! Всё пропало! Ага, господин Энглер увидел фотоаппарат. Что-то говорит, без сомнения, подельникам. Бедная, бедная Анна! Её, сбросив русского, привязывают к кровати! Причём, всё перепутали! Ноги не должны быть задраны выше головы! Моё бесчувственное тело, вдвоём, поднимают и пристраивают на медсестру, долго экспериментируют, выбирая подходящую позу. При этом цинично ржут все трое, извращенцы! А вот и фотосессия. Посредственная, надо сказать. Моя-то порнушка покруче будет, а Энглер?
— Хайлиге шайзе! Будьте вы прокляты, Любимов, с вашей изворотливостью! Предлагаю ничью, обменяемся компрометирующими материалами и разойдёмся.
— Энглер, у вас нет на меня компромата. То фуфло, которым вы козыряете, в свете вновь открывшихся обстоятельств, является компроматом против вас!
— И вы не боитесь позора?
— Конечно, мужчине неприятно заявлять об изнасиловании, но этого и не требуется. Нам достаточно подтверждённого факта, что пансионаты доктора Нордена, где отдыхали множество не самых последних людей не только из СССР, но и из Великобритании, Франции, Италии, других менее значимых стран, являются "медовыми ловушками" и работают на германскую разведку. Надо ли объяснять, что все ваши бывшие постояльцы из России будут проверены? Надеяться не на что, в СССР вопрос уличения во лжи решён на техническом уровне. Главное, задать конкретный вопрос. А мы теперь можем это сделать, — я блефовал, намекая на детектор лжи. Но откуда Энглеру было это знать? Тем более мне на руку играл фокус с кинокамерой. — Это провал, Энглер. Это величайший международный скандал. Что с вами лично за это сделают, вы подумали?
— Раз я погорел, наш разговор не имеет смысла.
— Хотите бежать? Найдут! За вами будет охотиться весь мир! Немцы — чтобы вы уже никому ничего не могли рассказать. Ваши бывшие агенты — тоже. Разведки всех стран — напротив, надеясь извлечь из вас информацию по германским разведсетям, что ещё хуже. Но, при вашем благоразумии, всего этого можно избежать.
— Чего вы хотите? И кто такие мы? Понятно, что Советы, но там у вас такая каша!
И нет нам покоя и в мирные дни,
Пока кто-то хочет России беды.
Мы парни в гражданском — разведчики в штатском,
Мы грозные силы Великой России!
Пропев куплет из песни Алексея Коркина, которую слышал ещё в прошлой жизни, я сказал Энглеру.
— Не трепыхайся и всё будет хорошо. О каше потом поговорим, а сейчас передай-ка мне для начала негативы и сами фотографии, не люблю, когда на мою голую задницу посторонние мужики пялятся.
— Надо пройти в кабинет.
По возвращении, получив желаемое, я передвинул так и оставшийся лежать на столе лист бумаги оппоненту и сказал.
— Пишите. Что вы там мне диктовали. С поправками, разумеется.
— Вы не предложили ещё ничего!
— Да что тут непонятного? Будете работать не только на немцев, но и на нас. Ликвидировать вашу агентуру в СССР всех чохом мы, разумеется, не будем, чтобы на вас не пали подозрения. Даже позволим и дальше работать против нас. Главное ведь для разведчика — информация! А не сносить головы направо и налево. Но за свою безбедную жизнь вы не только сдадите нам все свои контакты, но и будете передавать поступающие от них сведения. Вас устраивает.
— Нет. Но и выбора вы мне не оставляете.
— Совершенно верно, поэтому пишите.
— Может, всё-таки договоримся по-другому? Я могу вам заплатить. Вы будете богатым человеком.
— Не тратьте зря время. Или вы ещё не поняли свою главную ошибку? Вам, наверное, будет интересно узнать, что есть люди, которые не продаются! Больше скажу, повернись всё по-вашему, я бы лучше сел в тюрьму, чем согласился на вас работать! Старуха Германия не на тех щерит свои гнилые зубы, как бы последние не потеряла!
Эти слова были мной сказаны весьма агрессивно и Энглер, припомнив поставленный им же мне диагноз "повышенная возбудимость", да ещё бедного Курта, без лишних слов изобразил требуемое.
— Отлично, — я разорвал десять шиллингов и вручил полбанкноты своему первому и пока единственному шпиону. — Ясно зачем? Жду от вас к завтрашнему вечеру оригиналы подобных расписок всех ваших агентов с краткими пояснениями и контактами. Об остальном расскажете позже, я составлю вам компанию ещё как минимум на неделю. И ещё одно. Надеюсь, вы позаботились о конфиденциальности произошедшего?
Энглер понял меня правильно.
— Грета мой человек.
— Хорошо. Тогда пусть Анна работает, как ни в чём не бывало, чтобы не было лишних разговоров.
Эпизод 14
Мы с Тамарой ходим парой. Конечно же, с Анной. Но всё теперь по-другому. Пропало очарование, столкнувшись с грязью повседневности. Ангел превратился в существо, вызывающее скорее жалость, чем восхищение. Вот так. А ведёт себя она как победительница, понятно, Энглер не стал расстраивать её последними новостями. Пусть думает, что она — конвой, присматривающий за новым клиентом совсем не пансионата, а абвера.
— Что, Семён-большевик, попался? Подумать только, он ещё кочевряжился. Тоже мне! Да такому чудовищу как ты таких женщин как я, вблизи, можно только во сне увидеть! Как я вас, красных, ненавижу!
— Ошибаешься, Анна. В Москве у меня жена, которая тебе ни в чём не уступит, и двое детей. И у моей дорогой супруги перед тобой огромное преимущество, даже два — она меня, смею надеяться, любит и она русская. Поэтому-то тебе и не удалось, как ты ни старалась, охмурить меня.
— Русская! Это я русская! А вы все — поганые жидокоммунисты! Мой отец — офицер, погиб за Россию!
— Чудны дела твои Господи! Отец погиб за Россию, а дочь работает на его врагов. Странно, не находишь?
— Враг моего злейшего врага — мой друг! Не так ли?
— И все средства хороши? Поэтому благородная дворянка может позволить себе быть шлюхой?
— Не забывайтесь! Я, между прочим, девственна!
— Это говорит только о вашей квалификации, но совсем не делает вам чести…
— Человек, предавший только что, говорит о чести! Безродный мужлан, да как у тебя язык повернулся!?
— Ошибаешься, с доктором Энглером мы сошлись на том, что он молчит об известных тебе событиях, а я молчу о том, что вы вербуете здесь шпионов для абвера. Разошлись краями, так сказать, — соврал я. — Ты не смогла заставить меня предать жену, это должно было бы заставить вас понять, что я не стану предавать Родину. Тем более, под такой ничтожной угрозой, как австрийская тюрьма. А что касается мужланов и чести, то посмотри в этом свете на меня и сравни с собой, благородной. Разве ты не предаёшь Родину, работая на немцев?
— Моя Родина — Россия! А не ваш поганый "сесесер"! И я сделаю всё, чтобы она возродилась! Любыми путями!
— Господи, сколько же тараканов у тебя в голове? Такое впечатление, что ты не можешь отличить чёрное от белого!
— Зато красное от белого отличаю очень хорошо!
— Причём тут дворянский алкоголизм?
— Дурацкая шутка, — Анна обиделась именно на это и надула губки.
— Согласен. Но надо же было как-то разрядить обстановку.
Мы шли некоторое время молча. Ей нечем было меня уязвить, а я пока не видел путей, как можно склонить упёртую девицу на свою сторону. Энглер — это конечно хорощо, но неплохо было бы иметь кого-нибудь рядом для контроля.
— Знаете, Аня, я мог бы, конечно, скомпрометировать вас, ничем не рискуя, и прикрыть эту вашу лавочку. Но не буду этого делать в любом случае. Вы мне глубоко симпатичны, поэтому хочу вам помочь выбраться из той ямы, куда вы, ослеплённые ложной ненавистью, залезли. Вы просто смотрите на происходящие события только с одной стороны и не видите из-за этого реальной картины. Разрешите мне наставить вас на путь истинный? — мой миролюбивый, спокойный тон должен был дать мне хоть один маленький шанс.
